Там не страшно (о книге Сергея Синоптика)

Волга, № 3-4, 2020

Когда вводишь в поисковик слова «тоска по мировой культуре», он выдаёт чуть более трёх миллионов результатов. «Стихи после Освенцима» выдают около полумиллиона. «Каждая семья несчастна по-своему» — на двести тысяч больше.

Эти слова больше не работают.

Сочувствие затуплено повторением, и репит травм — белый шум XXI века. Но. До тех пор, пока не вглядишься в почерневшего и, кажется, съёжившегося мальчика или девочку из сгоревшей «Зимней вишни» в Кемерово. Пока не встретишь человека, закрывшего глаза — и ослепшего.

Пока не разглядишь в человеке беженца, живущего в своей и чужой стране.

Я начал рецензию с этих слов, чтобы активировать клавишу stop в голове читателя, потому что книгу, о которой идёт речь, нельзя читать в фоновом режиме.

Она негромкая (и её легко не заметить) — Сергей Синоптик не ставит целью шокировать читателя. Он описывает мир вокруг себя и в себе. Растворяется в нём, расколотым понятно-каким-годом (и в биографии приписывает к городу, в котором живёт, столицу одновременно этой и чужой страны).

Находится параллельно в мире до после личного Апокалипсиса (я говорю «личного», потому что нечестно равнять всех, когда хочешь понять одного). Апокалипсиса, возможного только после лобного места, смыслообразующего центра истории, воплощённого в конкретном месте и человеке, после которого история потекла в разные стороны¹[1].

Сборник «нужное зачеркнуть», как указано на обложке и в одноимённом тексте (он и воплощает расщепление истории, но об этом позже), или «Нужное зачеркнуть», как указано в аннотации, — первая книга Сергея Синоптика.

И первая в серии «Тонкие линии», созданной Станиславом Бельским при днепровском издательстве «Герда». Это билингвальный сборник — 14 из 41 стихотворений в нём (учтём и символику цифр) написаны на украинском языке, остальные — на русском.

Предчувствие распада накатывает (как волны, которых тут много) с первых текстов. Диафильм образов перескакивает от разъединившихся людей: «сколько вокруг таких с красивыми волосами <…> билеты в руках остались <…> прочерк на месте соседнего человека» — к личному расщеплению и резинке, не дающей сбежать: сколько бы ты не пытался, тебя притянет к тому же месту:

посмотреть на какой остановке
нужно выйти отсюда
закрыться руками от гранатомёта
добежать до бассейна нырнуть
там не страшно

Этим проникнуто всё. Мотив побега и его невозможность, желание уехать — и ставшие оседлыми перелётные птицы самолётов и поездов («трамвай не будет»), вода как символ усмирённого потопа. С множеством хорошо вооружённых ковчегов вокруг.

Война становится вечной оглядкой сознания персонажа. Напрямую её тут как бы и нет, но отголоски — повсюду: с экранов телевизоров, прилавков военторга, вывесок санаториев, путан на блокпостах внутри головы: «столицу блокируют автомойщики и путаны». Не всех, подчеркну, а человека, который болит всеми словами этих текстов, — потому что этот мир одновременно несчастлив и наоборот (и это главный конфликт книги), и в зависимости от человека геометрически растут степени их аверса и реверса.

Кажется, Сергей Синоптик поднял в этой книге на новую высоту личную, но социальную поэзию. И сказал их так тихо, что невозможно было не услышать. Это даже не шаламовская документальность — в текстах Синоптика нет приговоров (и потому они звучат громче нарочитых страданий), речь тут, скорее, как сказал Даниил Гранин о блокаде Ленинграда, — о ненужных страданиях.

А страдает всё — от утекающего под воду солнца до песен птиц, от бабушки, которая из нового мира не замечаемой заходит в тот и, кажется, умерла при жизни², — до рассвета («тоскливое жёлтое утро») и влажного бриза.

У этих стихов необычайная скрытая чуткость.

Можно ещё сказать про тихие, но яркие, остающиеся по ту сторону радужки глаз, метафоры и образы («ощущения <…> ускользают как жидкая рыба» или «такая зима как будто / прохлада скрипит на губах» и др.), про встроенные в организм поэзии диалоги (например, слова «мы поедем к раздетым оврагам» очевидно рифмуются с набоковским «и весь в черёмухе овраг»), опущенные звенья, резкие переходы и т.д.

Каждая страница распечатки сборника исписана вдоль и поперёк.

Я не хочу говорить дальше о её темах, приёмах и сюжетах.

Дело не в спойлерах.

Тому, с кем совпал этот текст (и слова в объятиях цитат), лучше взять первоисточник, тем более он на расстоянии пары кликов: https://polutona.ru/books/Sinoptik.pdf

А кому нет, и уже сказанное — трата времени.

Но формат рецензии не приемлет опущенных звеньев, и я должен сказать.

Предчувствие распада, прошивающее две трети книги, неожиданно (вот искомый скачок) рвётся в конце.

Стихотворения из «времени ДО», например:

я включу радиоприёмник
без него всё как будто не то
без как будто не то
всё похоже на
правду —
и утро
и чистые чашки

в конце сборника перечёркнуты:

я включу радиоприёмник
без него всё как будто не то
без как будто не то
всё похоже на
правду —
и утро
и чистые чашки —

и встроены в другие тексты с надстройками новых словами; вычёркивая прошлое, как будто изымая воздух из воздуха и заменяя его другим воздухом, от которого кому-то становится легче дышать, а кого-то — душит.

после того как забыты любые слова
зарифмованы собранные глаголы
недолгое ничего остаётся с любым из нас
и
запоминает моменты

без которых ничего не произойдёт
не вернётся домой иностранный язык
расцарапанный, как недоспелый крыжовник

И человек стоит одной ногой на стираемом мире (это явный континуум), а другой — на заполняющем пустеющее пространство. И когда они расходятся, его рвёт пополам.

Вот только.

Он не может выжить в мире энтропии³.

И не может умереть.

И тогда цитата из Аверинцева обретает новый смысл.

Тут нет смысла пояснять — вы или почувствуете это, или нет.

Это зависит от того, в какую сторону потекла история лично для вас.

Ссылка на текст: http://volga-magazine.ru/владимир-коркунов-№-3-4-2020-год/

---

1. Когда-то эту фразу, почти слово в слово, я употребил в рецензии на книгу Андрея Таврова «Державин» (Новый мир. 2017. № 6). Но к текстам Сергея Синоптика она имеет куда более прямое отношение.↩︎
2. См.: «исчез прокисший бульон из холодильника/ наверное пока нас не было/ бабушка приходила».↩︎
3. В исконном значении — обращения, превращения (с греч.).↩︎